ДЕНЬ НЫНЕШНИЙ
Сергей Сальный

Честь дороже жизни

О том, что я попал в Афганистан, родные не знали. Я сказал им, что получил направление в Улан-Батор, а потом, когда оттуда писал домой, использовал маленькую брошюрку «Путешествие по Монголии», которая позволяла не путаться в географии. Главное было не волновать семью.
Все раскрылось во время отпуска после ранения. Мама взяла сумку, чтобы закрепить ручку, а из нее выпала коробочка с орденом…
Когда мы с братишкой пришли домой, мама сидела за столом, а рядом, совсем как на старых фотографиях, стоял отец, положив руку ей на плечо. В глазах родителей застыла боль, с любовью и страхом одновременно. С этой минуты война началась и для них.
Через три дня у братишки был выпускной вечер. Олег пригласил меня и уговорил надеть форму с орденом, благодаря чему, помимо своей воли, я оказался в центре внимания всей школы, — а он, со счастливой улыбкой на лице и с гордостью во взгляде, стоял рядом и всем своим видом как бы говорил: «Смотрите и завидуйте! Это мой брат!»
На этом вечере я познакомился с Иринкой, Олежкиной одноклассницей. Мы танцевали всю ночь, гуляли по набережной, встречали зарю, — в общем, мы полюбили друг друга…
Незаметно пролетели последние дни моего отпуска. Прощаясь со мной на перроне вокзала, отец сказал:
— Помни, сынок, честь дороже жизни, и в нашем роду не было ни трусов, ни подлецов.
С этим напутствием я и уехал к месту службы.
И снова была война… Письма от мамы и Иринки получал очень часто; от отца и братишки пореже. Из них знал, что мама забыла о сне; отец стал более молчалив; Иринка любит меня и ждет, считает себя невестой; Олежка не прошел по конкурсу в военное училище и служит в десантных войсках.
Мне оставалось пробыть в Афгане всего с неделю, как на пороге моей комнаты появился младший сержант, высокий, стройный, с автоматом на ремне. Олег! Оказалось, он попросил, чтобы его направили сюда.
— Вот так-то, братишка: честь, она дороже жизни,— объяснил он свое решение словами отца.
Передо мной стоял настоящий мужчина. И все-таки я не мог бросить его в этом пекле одного. Написал рапорт о своем желании служить второй срок. Меня оставили. После короткого отпуска, во время которого мы с Иринкой поженились, я вернулся на эту гибельную землю.
Прошло восемь месяцев.
Бесконечная череда событий этих дней слилась для меня в один отрезок времени и как-то стерлась в памяти. И только последний бой занял свое, особое место, запомнился навсегда…
Я только что был назначен заместителем командира роты, но, до прибытия замены, на мне также лежали обязанности командира взвода разведки. Задание я получил еще вечером. Сложность его выполнения и важность для готовящейся наступательной операции заставили меня взять в группу только самых надежных и проверенных ребят, и на рассвете мы двинулись в путь.
Шли ущельем. Солнце уже взошло, но из-за гор, которые тянулись справа и слева от тропы, его не было видно. Сами же горы теперь, из глубины ущелья, казались голубыми и почти сливались с бесконечной синевой неба. Но не радовал сердца прекрасный пейзаж: за каждым камнем нас подстерегала опасность.
За день мы отмахали около двадцати километров и, чтобы долго не распространяться, скажу только, что задание мы выполнили. Были, конечно, и сложности, но нам везло. Мы все возвращались домой. До своих — рукой подать. Солнце опять пряталось за горами. Багровый закат оттенял вершины. Чудилось, что горы дышат, поглощая солнечный румянец. Вечером здесь было не менее красиво, чем утром.
Пулеметная очередь разорвала горную тишину. Двое из нас сразу упали, остались лежать на месте… Мы мгновенно укрылись за камнями. Завязался бой. Они неплохо стреляют, эти «духи». Стволы наших автоматов, раскаляясь докрасна, нагревали камни. От грохота выстрелов, усиливаемого горным эхом, звенело в ушах.
Говорят, когда смерть подходит слишком близко, человек вспоминает прожитую жизнь, родных. На войне часто складываются такие ситуации. Эта старуха с косой снова и снова становится за спинами солдат, выбирая себе новую жертву.
Не знаю, о чем при этом думают другие, я же думал только о своих ребятах, о том, что дома их ждут матери, и мне необходимо сделать так, чтобы все вернулись.
На помощь мы не рассчитывали: не могли сообщить о себе — пулей повредило рацию. Выход оставался один — обойти «духов» с тыла. Но для этого требовалось пробежать метров тридцать по открытому участку. А это смертельно опасно. На такое дело нужны добровольцы.
Вызвался Вася Петренко, прапорщик, бывалый парень, прошел огонь и воду, и… Олег. Мы уже потеряли троих. Олег уступал в опытности Петренко, да и я не мог , просто не мог жертвовать им. Потому решил идти с прапорщиком сам. Олегу, тогда уже старшему сержанту, приказал принять командование группой.
Первым пошел Петренко. Мы прикрывали его автоматным огнем. И тут со словами: «Прости, братишка», — Олег рванулся к мертвой зоне. Я кричал вдогонку, приказывал вернуться, но все мои слова тонули в грохоте боя.
Чего только не пережил я за те секунды, пока он бежал. Помню каждый его шаг. Только когда они с прапорщиком пожали друг ругу руки, немного перевел дух. А впереди задачка посложнее — уничтожить обе «точки».
Ураганный огонь стал переходить в перестрелку. А у меня все кипело и бурлило внутри. Казалось, душа поднялась к горлу и вот-вот перехватит дыхание. Но старался сохранить видимость спокойствия — нужно было личным примером поддерживать дух солдат. Как же иногда тянется время: мне казалось, что секундная стрелка еле движется, а минутная остановилась совсем. Хуже всего ждать.
Тряхнуло горы справа от нас. Эхом отозвались взрывы слева. И от наступившей внезапно тишины звон в ушах показался ревом. В горячке боя, переживая за брата, я не заметил, что ранен, но, как только все стихло, свалился на месте.
Не знаю, сколько был без сознания, но когда пришел в себя — первый вопрос был о ребятах. Мне помогли подняться и подвели к плащ-палатке, на которой лежал Олег. Он был еще жив, но я сразу понял, что это его последние минуты.
Братишка увидел меня, виновато улыбнулся и еле слышно шептал:
— Прости… Не мог иначе… У тебя жена; за ребят ты отвечаешь… — Каждое его слово громом отдавалось у меня в голове.
— Я… Иринку… любил с восьмого класса,— сказал он вдруг.
— Что же ты молчал?
— Она не знает ничего… Она тебя любит… Я рад за вас.
Он любил Иринку!? А ведь я даже не подозревал этого.
— И не плачь… Честь — дороже жизни…
Олежка — чистая душа. Не смог я уберечь его. Как мне теперь жить?..
В госпитале я узнал, что у меня родился сын, но даже порадоваться не мог. Смерть брата парализовала все чувства. А родители еще ничего не знали.
Очень тяжело писать матерям о гибели их детей. Мучительно трудной была для меня эта обязанность, но я делал это, потому что понимал необходимость в таком последнем отдании чести воинскому подвигу. Но написать письмо своим родителям, что Олежка убит, что нет его больше, было выше моих сил. Я написал только, чтобы моего сына назвали Олегом, в честь брата. Это действительно была честь для меня и впоследствии для моего сына. Брат достойно прожил свою недолгую жизнь и достойно погиб… Погиб вместо меня.
Орден Красной Звезды, посмертно… Так государство отметило его подвиг. Но цена его жизни намного выше!

… Уже столько лет прошло, как не стало Олега. Говорят, время лечит все раны. Неправда. Есть раны, над которыми время не властно. А сколько матерей, отцов, братьев, сестер, невест получили такие раны за годы этой проклятой войны. Для них она не закончилась, и раны эти будут кровоточить всю жизнь.

Испытание

Я опаздывал на поезд и прыгнул в вагон, когда проводник уже сделал отмашку и состав тронулся. В купе с удовольствием отметил, что еду один, — в последнее время мне все больше хотелось побыть наедине с самим собой. Судьба послала череду испытаний, физических и духовных, после которых я никак не мог найти ответ на вопрос о смысле жизни и думал, что одиночество поможет мне разрешить эту проблему.
Я, задумавшись, сидел у окна, размышлял и даже не заметил, как поезд остановился на какой-то станции и снова тронулся. Мои мысли прервал чей-то голос.
— Здравствуйте! Соседями будем!?
Я оглянулся. В дверях стоял высокий, смуглый парень, лет двадцати шести.
— Я Сергей,— представился он,— а это мое семейство: Аленка большая и Аленка маленькая.
Из-за его спины выглянула молодая женщина с девочкой на руках и тоже поздоровалась. Мне было не очень приятно, что ко мне кого-то подсадили, но из приличия привстал и тоже представился:
— Тезка, значит! Вот здорово!— весело подхватил Сергей, укладывая вещи.— Сейчас Россия, наверное, не на Иванах, а на Сергеях держится.
Пока он занимался имуществом, я рассматривал его семейство. Аленка большая — на голову ниже мужа, стройная, с большой косой, столь непривычной в наше время и всегда заставляющей мужчин с восхищением оглядываться на ее обладательницу. Вроде бы самая обыкновенная девчонка, но это только на первый взгляд. Когда я заглянул в ее глаза, то понял, что передо мной настоящая женщина: столько нежности и теплоты было в этих глазах; они внушали покой и уверенность.
Тот, кто не раз останавливался, заглядевшись на симпатичное детское личико, живо представит себе Аленку маленькую, потому что до пяти лет все дети очень похожи.
Поезд постепенно набирал ход. За окном проплывали высотные дома городской окраины, потом кукурузное поле, небольшая деревенька и снова поле, только пшеничное, а дальше все леса да луга. Солнце уже клонилось к закату, а мы все сидели и разговаривали. Потом ужинали, пили чай и к концу «трапезы» почувствовали, будто знакомы давным-давно. И когда Аленка большая сказала по-свойски:
— А ну, мужчины, давайте в тамбур, покурите там, мне нужно Аленького укладывать,— мы восприняли это, как должное.
— Ну, что, покурим,— утвердительно произнес Сергей и первым направился в сторону тамбура.
Я пошел за ним.
Мы закурили и, задумчиво уставившись в окно, некоторое время молчали. О том, что Сергей воевал в Афганистане, я узнал из нашего разговора в купе; узнал также, что он был ранен, долгое время лежал в госпитале, потом его комиссовали из армии… Как я понял, военная служба была для него всем: он с детства мечтал об офицерских погонах, а когда мечта сбылась, всей душой отдался любимому делу. Сейчас все то, чем он жил, осталось только в воспоминаниях, но он весел и счастлив… Почему? Может, знает о жизни что-то такое, чего не знаю я? Эта мысль не давала мне покоя.
— Послушай, Серега,— обратился я к нему,— я не воевал, но и меня жизнь изрядно потрепала: умерла дочь, ушла жена, предал единственный друг, на работе только зависть и ложь, — в общем, никакого просвета — не знаю, как дальше жить.
Он посмотрел на меня с сочувствием, немного помолчал, как бы что-то решая для себя, и, наконец, сказал:
— Ладно, слушай, я расскажу тебе все. Мне тяжело об этом вспоминать, но, возможно, и ты что-то возьмешь для себя из этой истории.
Я жил в небольшом городке на берегу Волги, учился в школе и дружил с одной замечательной девчонкой. Мы учились в одном классе, ходили вдвоем в кино, гуляли, мечтали о будущем. А после школы я уехал, поступил в десантное, как мечтал. Она дома осталась, в медучилище пошла. Сначала писали друг другу письма — каждую неделю получал от нее привет. Ребята завидовали.
Но ведь жизнь идет, а мы далеко друг от друга. Как-то в увольнении познакомился с девушкой. Симпатичная, интересная, в институте на втором курсе училась. Стали встречаться. Влюбился!.. Скоро выпуск. Я предложил ей пожениться. Она согласилась. Сыграли свадьбу… А через полгода я попал в Афган.
Два года, там, пролетели быстро. Командовал взводом, потом ротой, наградами меня не обходили: два ордена, медаль — и ни одного ранения. Называли везучим. Вот-вот уже должна была прибыть замена, а там и домой. Но… На последнем выходе попали в засаду. Граната разорвалась где-то рядом… Очнулся в госпитале. Голова разваливается и адская боль в ногах. Рядом сестричка сидит палатная. Только губами и взглядом спросил, даже голоса своего не слышал:
«Что с ногами?»
Она отвечает, уклончиво так: «Ничего, родненький. С того света ведь вернулся, теперь будешь жить… А ноги?… Ноги это ладно… Главное живой».
Через две недели отправил письма жене и маме. Долго думал, как сказать обо всем этом, и решил написать правду… Еще две недели маялся, ждал ответ. Даже есть перестал, не знал, как жена все это воспримет. И вот конверт в руках. Знаешь, что она написала? Я на всю жизнь запомнил: «Прости меня, если сможешь, но я еще молодая и хочу жить, а не быть сиделкой у коляски мужа. Что ты имеешь после Афганистана? Одни раны, да ордена. Извини… »
Сергей замолчал, задумался. Я смотрел на его отражение в оконном стекле и остро ощущал в своей душе чужую боль, — каждое его слово камнем ложилось на сердце. Но вот он поднял голову, и наши глаза встретились. Наверное, Сергей прочитал в моем взгляде нетерпеливое ожидание и потому продолжил свой рассказ:
— Я не хотел жить. Зачем? Кому нужна теперь моя жизнь?
Однажды как сквозь сон долетели слова сестрички: «Сережа, мама твоя здесь».
Я не сразу сообразил, о чем она. Слово «мама» вывело из оцепенения. Мама! — единственный человек, которому я всегда нужен, кто примет меня любого, без рук, без ног, лишь бы живой был.
А сколько горя и слез я ей принес, если б ты знал. Ведь даже частенько не замечал, что обижаю ее. Ну вот, от этих мыслей и теперь… — Он смущенно стал доставать платок. Я отвернулся.— Ты замечал: мы, мужики, даже плакать не умеем? Слезы просто текут из глаз, как смола из сосны или там сок из березы. Деревья так залечивают свои раны… Может, и мы, мужики, — тоже?
— Наверное,— поспешно согласился я.
— А тогда мы с мамой плакали, никого не стесняясь. И вдруг в палату вошла девушка и направилась к нам. Я ее не сразу узнал, хотя лицо у нее было удивительно знакомым. Неправдоподобным показалось ее появление. Ведь я даже ни разу ее не вспоминал. Да, это была Аленка, моя бывшая одноклассница.
Ты, наверное, догадываешься, почему она приехала? Да, потому что любила меня: любила, когда училась в школе, и потом, когда я уехал в училище, и даже когда женился. Ей столько раз предлагали выйти замуж, но любила-то она меня.
Мама рассказала, что Аленка почти поселилась у нее, когда я попал в Афган. Каждое мое письмо перечитывали вместе десятки раз. А когда получили последнее, она, не раздумывая, уволилась с работы и приехала с мамой ко мне. Это она выходила меня, вернула к жизни. И я понял, каким болваном был раньше; понял, что люблю ее и только ее любил все это время; понял, что жить без нее просто не смогу…
Там, в госпитале, я получил свой третий орден. Но самая моя большая награда и самая дорогая — моя Аленушка. Я и дочку назвал в честь нее. Сначала сопротивлялась, а потом согласилась, при условии, что сына назовем Сережкой. Вот так!
Он был счастлив. Счастлив был и я, потому что встретил Красоту в образе милой девушки, такой верной и сильной в своей любви.
Мы вернулись в купе. Обе Аленки, обнявшись, спали на нижней полке. И столько в этом было прекрасного и чистого, что мы оба невольно улыбнулись, а я подумал: «Может, и я встречу когда-нибудь свою Красоту, и у нас с ней появится куча детей, и станем мы самыми счастливыми людьми на Земле. В этом и будет смысл жизни».