|
|
ПУБЛИЦИСТИКА
Константин Ситников
Перкино
Томясь под лучами молодого весеннего солнца, мы гребли кедами
песок. Игорь достал из нагретого рюкзака баранку, смачно разгрыз ее и, еще не
успев прожевать, спросил: — Константин, а ты уверен, что мы идем той дорогой?
Эти же сомнения одолевали меня последние полчаса, и я упорно пытался развеять
их. «Мы вышли из мурминского автобуса, — размышлял я, — и пошли вместе с дачниками.
Дачники ошибиться не могут. Дорога просто заблудилась в бесконечных огородах».
— Все правильно, брат, за дачами вырулим на насыпь, — спокойно ответил я.
Конечной целью нашего маршрута были озера мещерской глуши. Эта глушь встречает
непроходимой сосновой стеной, как только переедешь мост через Оку. Но асфальтированная
дорога помогает путникам связаться и с отдаленными лесными поселками.
Озера, к которым мы так стремились, давно привлекли меня непонятными для русского
языка названиями. Да и села, расположенные рядом с ними, удивляли своей топонимикой.
Топонимикой, происхождением названий, мы с братом увлеклись давно. Ведь по древним
названиям сел, городов, рек и озер можно узнать, что за народы населяли нашу
землю, чем занимались, с кем торговали. И хотя разгадывать ребусы топонимики
— задача лингвистов, нам, дилетантам, захотелось самостоятельно приблизиться
к тайне названий рязанских урочищ.
На карте одно из них выглядит так: три озера, одно Перкино, другие безымянные.
Три поселка, Северный, Чиркино и Темное, рядом непроходимый лес, болото. Озера
и поселки обводит тоненькая лесная дорожка, прямиком выходящая к поселку Мурмино.
Обступающий их лес изрезан такими же тонкими отводными каналами, сооруженными
еще во времена генерала Жилинского, в конце XIX века проводившего осушение мещерских
болот.
До прихода славян в этих лесах жило угро-финское племя мещера, поэтому корни
названий мы стали искать в мордовском языке — ближайшем родственнике угро-финского.
Предположили, что название Чиркино происходит от мордовских слов «чирь» — (берег,
край) — и «эрьке» — озеро и значит по-русски «берег озера». Это наименование
вполне соответствует расположению поселка и говорит о его древности. Но самым
удивительным показалось нам название Перкино. Мы решили, что оно тоже состоит
из двух слов, «пе» и «эрьке». Слово «пе» означает голова, главный, глава семьи,
верх, верхний. Таким образом, выходит, что Перкино — главное, верховное или
родовое озеро. Мы с братом копнули глубже и выяснили, что существуют фонетические
и лексические параллели между мордовскими словами «пе» и «вере». «Вере» тоже
имеет значение «верхний» и можно заключить, что название озера связано с культом
мордовского верховного божества Вере Паза — бога неба.
Члены экспедиции. Фото И. Ситникова
Нам захотелось проникнуть в эти загадочные места, ощутить дух
мещерских племен, приоткрыть тайну лесных озер, которой до нас, быть может,
еще никто не касался.
Перед походом в мещерскую тайгу я расспросил об этих местах бывалых туристов.
Выяснилось, что Северный — поселок торфозаготовителей. Совсем недавно он снабжал
топливом построенную еще в XIX веке мурминскую ткацкую фабрику. Для этого была
проведена узкоколейка. Сооружали ее после войны пленные немцы. Теперь торф не
используется, торфоразработку прекратили, узкоколейку разобрали. В память о
ней осталась лишь высокая насыпь. Да и сама фабрика сейчас с трудом выживает
в новых рыночных условиях.
Мы с братом пригласили еще двух родственных нам по духу «исследователей». С
одним из них — Юлей, историком и лингвистом, мы уже ходили вдоль берегов Мокши.
С Александром, искателем самого себя в гармонии природы и человека, в поход
отправились впервые.
Объект наших исследований лежал в стороне от асфальтовых дорог, самый ближний
центр цивилизации от него, как я уже говорил, поселок Мурмино. Дальше лес, песчаные
дороги с немереными лужами, не высыхающими даже в знойное лето, болота и полчища
комаров. Учитывая все эти обстоятельства, двигаться к озерам мы решили весной,
когда комары еще не проснулись, и пешком, дабы не отягощать себя вязнущим в
лужах транспортом. Да к тому же так больше увидишь, и путешествовать экологически
чище. Однако на всякий случай договорились с «бригадой эвакуаторов», которая
на завершающем этапе должна вывезти экспедицию домой. Эту бригаду возглавил
давний друг нашей семьи, романтик и путешественник Эдуард Петрович.
Дорога, по которой мы пылили уже битый час, вдруг, вырвавшись из огородов, напропалую
махнула в лес.
— А где же насыпь? — воскликнули мы хором. Нам необходимо было выйти на насыпь,
оставшуюся от узкоколейной дороги, чтобы по ней кратчайшим путем добраться до
озер. Сверились с картой и компасом, выяснилось, что мы не доехали одну остановку.
Скорректировав маршрут, я как главный навигатор повел экспедицию в самую глушь
Мещеры, надеясь, что дорога сама поведет нас в нужном направлении.
Сознание того, что мы с самого начала сбились с намеченного курса, немного всех
расстроило, но в то же время элемент неопределенности, неясности, куда идти
и куда же мы преидем, добавил романтики в наш простой, на первый взгляд, поход.
Каждый ощутил реальную возможность заблудиться. Но никто не хотел высказать
своего опасения, чтобы не посеять панику в наших малочисленных рядах.
В лесу было просто великолепно. Солнце, едва проснувшись после зимней спячки,
хотело отдать нам все свое тепло. А мохнатые сосны заботливо укрывали нас от
его излишне щедрых лучей. Запах пыли сменился запахом хвои и молодой лесной
травы. Во всех углах расчирикались всякие птички, которые так обрадовались весне,
что даже наше присутствие не мешало их «песне о главном». Отовсюду выползли
жучки и паучки. В воздухе носились счастливые и «окрыленные» мухи. Вышли на
уборку территории муравьи. И мы, как дети, радовались этой идиллии. Юля нашла
под сосной бревнышко и, уютно усевшись на него, произнесла:
– Я чувствую дух предков и отсюда никуда не пойду.
В то же мгновение вместо Юли я увидел перед собой девушку из мещерского племени.
Юле очень шел пестрый, с древним орнаментом свитер. И хотя у нее не было длинных
кос и татуировки на лице, в здешних условиях ее легко можно было принять за
богиню Нишкенде-тейтерь, в древности посещавшую этот озерный край.
С этого места, правда, уходить не хотелось. Решили сделать первый привал.
Пока ребята доставали из рюкзаков съестные припасы, я пытался определить, где
мы находимся. Ориентир на местности мы уже давно потеряли и шли просто на север.
На карте наша дорога почему-то не значилась. Можно было бы усомниться в правильности
показаний компаса, но Перейры, который сбил с толку пятнадцатилетнего капитана,
подложив под компас топор, в нашей компании не было.
— Как пойдем дальше? — обратился я к товарищам. — Дорога опять уходит куда-то
на запад.
— Так и пойдем, куда дорога поведет. В жизни ведь не бывает прямых, как узкоколейка,
дорог. Да и не готовы мы еще к встрече с озерами. Как будем готовы, так нас
сразу и выведут, — произнес Игорь и многозначительно замолчал.
— Это точно, — подхватила Юля, — я еще не прониклась духом предков. У меня даже
настроение упало, когда узнала, что пойдем по насыпи. Идти по насыпи — это все
равно, что на паровозе ехать, никуда не свернешь. Никакой романтики, а я романтик
по натуре.
—Да еще светло, куда-нибудь вырулим, а не вырулим, все равно не пропадем, —
сказал Саша, нежно вытаскивая из длинных рыжих волос пестрого жучка. — Уж за
это душа моя спокойна. Когда мяса не поешь с год, все чувства обостряются. Природа
тебя понимает, и ты природу. Когда не нарушаешь гармонии, то каждая веточка
в лесу тебя защитить готова. — Поправив на голове ленточку, Александр внимательно
посмотрел на меня.
«Вот это да! — подумал я. — Боялся, что они меня ругать будут, скажут: дороги
не знает, завел, заманил... А мне тоже так интересней, когда что-то неизвестное
впереди».
Доверились дороге.
А она разделилась на две. Одна резко пошла на запад, другая — на северо-восток,
то есть как раз в нужном нам направлении. Мы прошли еще с полчаса, и вдруг в
лесу обозначился просвет. Кажется, выходим к деревне, обрадовались мы.
— Вы слышите? Да тише, послушайте! — призвал нас Игорь. — Лягушки квакают, тут
озеро. Мы пришли!
Пробежались по дороге и выскочили к заросшему ряской небольшому водоему. На
его поверхности лежал пестрый ковер, сотканный отражениями неба и деревьев.
Из-под него доносилась любовная лирика водных обитателей. Мы подошли ближе —
и тут же никем не пуганные огромные лягушки лениво сползли с теплого берега
в воду.
Увы, это все-таки было не озеро.
Пошли дальше и наткнулись на поляну. Кто-то скосил всю траву и воздвиг из деревянных
жердей сооружение непонятного назначения. Покрытые отвратительным тряпьем жерди
были похожи не то на шалаш, не то на сушилку для сена. Эта странная картина
привела нас в недоумение. Где мы? Куда пришли? Кто тут был до нас, люди или?..
Место не из приятных. Тонкая натура Александра сработала, как индикатор. Он
предложил поскорей уйти отсюда, тем более, что дорога на этой поляне развернулась
и пошла обратно.
Прямой бросок до поселка Северного не получился. Мы плутали в лесу и теперь
уже окончательно поняли, что заблудились. В такой ситуации главное — не паниковать
и собраться с мыслями. Можно было махнуть по азимуту на северо-восток, но не
было гарантии, что не упремся в болото. Решили идти по дороге до первой развилки,
а там видно будет. Она привела к месту, где «прямо пойдешь — коня потеряешь,
налево — женишься, направо...»
Пошли налево. Стали встречаться гадюки самых разных окрасок. Это нас обеспокоило:
весной они очень опасны. Видимо, мы спускались в какую-то низину. Мы отмечали
повороты на перекрестках и записывали их в блокнот. Поднял в очередной раз палку,
чтобы отметить ею новый поворот, как из-под нее зашипела рыжая гадюка. Меня
тут же прошиб пот: «Бронзовка! Уф, пронесло».
— Не убивай! — закричал Саша то ли змее, то ли мне. Но у меня и в мыслях этого
не было. Она здесь хозяйка. Это я вторгся в ее владения, разорил ее убежище.
Она только предупредила, а могла и по рукам дать. Мы забирались все глубже и
глубже в лес, так что зови не зови, откликнутся разве только волки. Но волков
в этих местах нет, значит, и откликаться некому. Духи предков не спешили нас
знакомить со своими озерами и уж тем более посвящать в тайну происхождения их
названий. Временами в лесу встречались какие-то странные воронки, поросшие молодым
березняком. Я никак не мог понять их происхождение. Решил, что это какие-то
провалы в почве.
На дороге, по которой мы шли, уже не чуя ног, отчетливо стал выделяться протектор
тяжелых грузовых машин. Через сотню метров показалась лесная вырубка. Пахло
новенькими гробами. На желто-зеленой юной траве валялись разделанные сосновые
трупы. Но палачей здесь не было. Уехали лесные катафалки. Их пассажиры столько
напилили, что увезти не смогли.
В лесу не на шутку помрачнело. Пора было где-то кидать якорь. По следу лесовоза
мы вышли на неглубокую канавку.
— Хорошо он тут буксовал. Столько нагрузил, что разворотил мост, — заметил я.
Через канавку было переброшено несколько бревен.
Из-под бревна высовывалась какая-то предупредительная табличка. На ней краской
было написано: «Опасная зона, проход и проезд запрещен. Территория полигона».
Надпись еще не совсем пожухла...
– Вот так попали, — с досадой произнес Саша. Трудно было понять, где мы: на
территории полигона или как раз вышли за его пределы. Впрочем, сильно уставшим,
нам было уже все равно. Главное: мы нашли воду, и теперь можно было вставать
на ночлег. Ручей был, конечно, не коньячной струей, но чайной — уж это точно.
Цвет чая ему придавал торф. За ручьем показался просвет. Мы, как ночные мотыльки,
устремились к нему и попали на поляну.
Она не порадовала нас своей живописностью. Из ее центра гордо надзирала за лесом
громадная вышка, прикованная стальными прутьями к изрытому окопами и блиндажами
грунту. В стороне стоял остов «уазика», видимо, ранее не один год возивший какого-нибудь
командира, а теперь брошенный здесь за ненадобностью неблагодарным ездоком.
Стало ясно, что мы на территории полигона. Но так как он был уже не действующий,
решили остаться под его защитой, хотя этому очень противился Александр. Однако
близость воды была для остальных важнее, чем воздействие отрицательных энергетических
полей.
Казалось бы, чем дальше от цивилизации, тем чище, более нетронутой, первозданной,
должна быть природа. Но, чем глубже мы уходили в лес, тем больше видели признаков
губительного воздействия на нее человека.
Мы решили забраться на вышку, в надежде увидеть с нее, в каком направлении нам
двигаться на следующий день. Но только Александру, казавшемуся нам поначалу
человеком изнеженным и замороченным на биополях и потенциалах, хватило смелости
забраться на самый верх и зайти на смотровую площадку.
— Вокруг только лес! — крикнул он с вышки. — Я спускаюсь. Когда мы его спросили,
что собой представляет вышка, он лаконично ответил:
— Лучше вам этого не знать.
И сразу у нас, не добравшихся до самого верха, в воображении возникли разные
картины. Игорь представил, что там, наверху, бомжатник. Я нарисовал себе стойку
для пулемета с разбросанными вокруг гильзами и пустыми пулеметными лентами.
Юля вообразила нечто неописуемое, а потому рассказывать нам о своем видении
не стала.
Измученные долгой ходьбой и потрясенные впечатлениями, мы, кое-как поставив
палатку, разбрелись по поляне в поисках дров. Неожиданно я наткнулся на помет
какого-то животного. В помете было много шерсти: кто-то кого-то съел. «Может,
съевший — это волк, и волки здесь все-таки водятся», — подумал я. Позвал ребят
взглянуть на мою находку. Так как настоящих следопытов среди нас не было, то
опровергнуть или подтвердить мою невеселую догадку никто не смог. А пугаться
уже не было сил.
«Волки так волки, — фаталистически размышлял я, — что тут теперь поделаешь?
Да и как здесь без них: они все же санитары леса. Ну подумаешь, вступим в процесс
естественного отбора — выживает сильнейший». А в конце дня конкретно на мне
вдруг вздумал проверить процесс отбора клещ. Его долго уговаривал Александр
отпустить меня подобру-поздорову, да так и не уговорил. Пришлось по-плохому,
лишить клеща воздуха и четвертовать.
Заснули мы все, как говорится, без задних ног. Утром меня разбудило весеннее
птичье многоголосье. Я обулся и вылез из палатки поздороваться с солнцем. В
утренних лучах эта поляна преобразилась и уже не выглядела столь волюнтаристски,
несмотря на то, что вышку никто не снес и «уазик» остался на прежнем месте.
Я решил пройтись немного вперед по дороге, чтобы хоть чуть-чуть понять, куда
же идти дальше. Вдоль дороги стали чаще встречаться глубокие воронки, заросшие
молодыми березками. «Что же это такое?» — мучил меня вопрос. Вскоре ответ на
него пришел сам собой. На перекрестке лесных дорог красовалась табличка: «Территория
полигона. Проезд и проход запрещен. Стреляют, бомбят».
«Чудненькое», однако, тут было местечко и полное тайн, совсем не связанных ни
с топонимикой, ни с экологией, а с Нишкенде-тейтерь и подавно, — подумал я.
— Слава Богу, полигон теперь не действует».
Вернулся на нашу «военную базу». Ребята уже проснулись и бурно обсуждали, кто
храпел ночью. Я тоже слышал храп и грешным делом думал, что храпит Юля. Юля
уверяла, что всю ночь проспала и храпа не слышала, сама же она этим пороком
не отличается. Саша подозревал меня. Игорь, этот любитель мистики, утверждал,
что кто-то храпел за палаткой и даже прижимался с внешней стороны к нему холодным
боком. Короче, жуткая, таинственная история. Всем сразу стало весело, все на
время забыли и про полигон и про то, что заблудились. Но делу — время, потехе
— час. Посмотрев внимательно на карту, мы обнаружили, что на ней указаны вышка
и ручей, из которого мы брали воду. А если идти вдоль ручья, как раз попадешь
в поселок Чиркино, а там и до Северного рукой подать. Так мы и пошли. Ручей
этот оказался отводным каналом, вырытым в XIX веке людьми генерала Жилинского
или его последователями. Генерал отвоевывал у мещерских болот участки суши для
того, чтобы дать возможность лесным людям выращивать на этой земле хлеб. Пройдя
пару километров, мы свернули на лесную дорогу, утыканную сморчками.
— Вот как здорово, дома можно будет приготовить. Они очень вкусные, — сказала
Юля и принялась быстренько их собирать. Неожиданно наша дорога слилась с еще
одной, и мы очутились на лесном большаке. Его глубокая колея проходила по березовой
аллее, не то специально посаженной, не то прорубленной в лесной чаще так аккуратно,
что не хватало ей разве что электрических фонарей. В аллею живописно вписался
маленький бревенчатый мостик над рыжим торфяным ручьем, который нес свои воды,
наверное, в одно из лесных озер. Мы приближались к поселку Чиркино — Берегу
озера. От предвкушения встречи с ним у меня учащенно забилось сердце.
Вот мы и на просторе. Но села еще не видно, только редкие березы да кустарник
понатыканы на поляне. Подошли ближе и были ошеломлены: где росли березы и кустарник,
обнаружились поросшие крапивой остатки фундамента да покосившиеся заборы. В
бывших дворах валялась больше никому не нужная кухонная утварь. Деревня умерла
уже давно. И уже давно никто не ходил на берег озера, которое от одиночества
стало стремительно зарастать камышом.
За эти полтора дня похода в нас накопились одни отрицательные эмоции. Было ощущение,
что с каждым шагом мы опускаемся в глубокую энергетическую яму, откуда выбраться
уже не удастся. Мы даже не приблизились к озеру, чтобы не ощутить на себе его
мертвецкий взгляд. Хотелось бежать и бежать поскорее, куда кривая выведет. А
кривая нас вывела на какие-то странные наделы земли. Они начались сразу за деревней.
На участках, огороженных старыми пружинными кроватями, пестрели какие-то бомжатские
укрытия. Кое-где были установлены не то буржуйки, не то чудо печки, только пирогов
от такой печки не хотелось. По всем наделам были разбросаны самый разный хлам
и тряпье. Я подошел ближе, чтобы разгадать, для чего это все предназначено.
Александр, чувствительный к отрицательной энергии, чуть ли не за руку меня оттащил.
— Не надо на это смотреть, заразишься!
Он вообще очень эмоционально переживал наше путешествие. И я чувствовал за собой
вину перед ним. Ведь я уговорил его пойти с нами в экзотическую, околонаучную
прогулку. Он долго не соглашался, говорил, что нам вместе будет тяжело: он не
ест мяса и с трудом переносит, когда это делают другие. Он очень ревностно и
по-своему относится к природе, комара лучше сдует, чем убьет. Но, видно, любопытство
у него взяло верх. Уж больно красочную картину я ему нарисовал о наших угро-финских
предках, живших на мещерских озерах. А на самом деле все оказалось очень мрачно.
По нашему маршруту можно было снимать продолжение «Сталкера» Тарковского.
Покинув Чиркино, мы направились в поселок торфозаготовителей Северный, шли по
рыжей колее: слева болото, справа выкорчеванные пни. Казалось, что они вот-вот
зашевелятся и утянут нас в болото. Однако мы благополучно добрались до Северного.
Это оказался симпатичный лесной поселок с песчаной почвой и красивыми соснами,
приличными деревянными домами, большими охотничьими собаками во дворах и резвыми
козами, лазающими по заборам.
Единственно, что было не так, — это разрушенный магазин, а как раз возле него
нас должны были встретить на следующий день эвакуаторы.
Поселок Северный. Фото К. Ситникова
Мы разговорились с местным старожилом, работавшим когда-то
торфозаготовителем. Я спросил, знает ли он что-нибудь о названиях озер и деревень.
— Поселок Северный — это потому что находится на севере от фабрики, — сказал
он. — Тут никто и не жил, пока торф не стали заготавливать. А Чиркино нежилое
теперь. Оттуда кто сюда, а кто в Мурмино да в Рязань к детям перебрался. Темное
— это там, в лесу, дальше. Там тоже пара домов осталась. А про озера я ничего
сказать не могу. Да и одно Перкино природное, а остальные — искусственные. Их
вырыли, когда торф добывали. Перкино — большое озеро, да только подходов к нему
нет. Все камышом заросло. Вот прямо по этой лесной дороге и идите. Да тут недалеко.
Мы поспешили к «Верховному озеру», к главной цели нашего трудного путешествия.
Ободренные близостью конечной цели, с мыслями о чистом и верховном, не шли,
а парили над дорогой, не чувствуя тяжелых рюкзаков. Казалось, что к озеру нас
несли сами духи, которые сначала нам устроили кучу проверок и испытаний.
И вот лес расступился, перед нами раскрылась большая поляна с камышовыми зарослями.
По крикам птиц, которые целой тучей кружили вдалеке, можно было догадаться,
что озеро заросло не все. Похоже, что и рыбы там им было вдоволь.
Мы покидали рюкзаки и стали всматриваться в заросли с надеждой увидеть хотя
бы маленькую тропку к воде, хотя бы узенькую прогалину в камышах. Но, увы, озеро
было хорошо спрятано от чужого взора. Все же нам удалось отыскать небольшой
подход к воде, чтобы наполнить озерной водой котелок. Поставив лагерь, все отправились
на обход владений озерного бога и на краю леса заметили небольшой холм.
— Здесь было капище, — сказал Игорь. — Отсюда лесные жители ходили на рыбалку.
Если бы не камыши, то с этого места озеро было бы как на ладони.
Отправились дальше по дороге, рассчитывая, что она доведет нас до открытой озерной
глади. К озеру еще недавно вплотную подходил лес. Поляна, на которую мы вышли,
оказалась вырубкой.
Торфоуборочная машина, брошенная на берегу озера Перкино. Фото И. Ситникова
«Человек внедряется в природу и оставляет после себя только
пни и коряги. В качестве памятника своим деяниям оставляет уродливые сооружения
и странные колымаги в виде этой», — подумал я, когда мы обнаружили недалеко
от озера нечто, издали напоминавшее печку, на которой ездил Иван-царевич, только
на гусеницах. В действительности это был проржавевший бункер для сбора торфа.
За вырубкой раскинулось необычно вспаханное поле. На одинаковом расстоянии друг
от друга далеко тянулись глубокие и широкие колеи. Игорь, напуганный бомбовым
полигоном, решил, что мы попали на минное поле, его еще не успели закопать.
Но после долгих рассуждений, все пришли к выводу, что так сажают лес. У всех
сразу потеплело на душе.
— Значит, не все так плохо, как иногда кажется! — сказала Юля. И вдруг, в подтверждение
ее словам, а моим мыслям кто-то громко каркнул, потом еще и еще. Нет, это была
не ворона. Это был черный ворон! Он пролетел мимо нас и уселся на самую макушку
сосны.
— Сейчас вороны, большая редкость, они чуть ли не в красной книге, — сказал
Александр.
— Смотрите, смотрите! — радостно закричала Юля. — Я вижу озеро! — и она, несколько
раз подпрыгнув от счастья, побежала к воде. Действительно, в озеро врезался
небольшой мыс, и по нему шла тропка. С этого мыса мы разглядели всю красоту
Перкино. Озеро было круглым. В нем отражалось яркое весеннее небо, окрашивая
воду в ультрамариновой цвет. Птицы, будто стая ос, роились над водой.
Когда-то подобной картиной любовались древние угро-финны. Наверное, озеро тогда
не было таким заросшим, и здешние аборигены, совершив религиозный ритуал на
холме в лесу, беспрепятственно ходили на рыбалку.
Все же мы добрались до лесного озера с загадочным угро-финским названием, увидели
его берега и даже представили, как жили здесь люди тысячу лет назад.
Вернулись к своим рюкзакам, поужинали и потом еще долго сидели у костра, обсуждая
увиденное. Говорили о гармонии человека и природы, о экологии, о наших древних
предках, о Вселенной, потом переключились на мистику. И вдруг в наш разговор
стал периодически вклиниваться странный звук, доносившийся со стороны озера.
Это было какое-то внутриутробное уканье, издаваемое с большими паузами. Обычно
так укают со дна пруда лягушки. Но этот звук был гораздо внушительнее. Игорь
сказал, что это дает о себе знать со дна озера первоземноводное, вымершее вместе
с динозаврами. Нам стало немного не по себе.
— Да это же выпь, — догадался Саша. — Ну такая небольшая цапля, ее еще называют
«болотный бык» за то, что она так мычит, так что спите спокойно.
И мы пошли спать.
Утром я отправился встречать с большой земли наших «спасателей». Они прибыли,
как мы и договаривались, к магазину и в точно назначенный час. Мы быстро домчались
до озера. Ребята были просто все в счастье, когда к стоянке подкатил «уазик»,
и из него вышел наш давнишний приятель, энтузиаст всяческих путешествий, руководитель
«спасателей» Эдуард Петрович. Пока я складывал в машину вещи, Игорь с Юлей показали
«спасателям» местные достопримечательности. Возвратившись, Эдуард Петрович достал
свой походный, вместительный термос и, разлив по кружкам живительную жидкость,
произнес:
— Какие вы молодцы, что нашли такое озеро! Теперь мы вас будем еще больше ценить
и даже понемногу вам наливать. После завтрака на траве «спасатели» и «спасенные»
путешественники сели в «уазик» и поскакали по ухабистой лесной дороге, которая
вскоре выбралась из леса на широкую пашню. По ней важно разгуливала целая журавлиная
стая. Заметив нас, журавли взметнулись в небо. Они долго летели над лесом, демонстрируя
нам свою красоту. До свиданья, журавли.
До свидания, озера. До новых встреч, лесные мещерские тайны.
|
|